Ани, потупив взор и с каждым мгновением краснея всё больше, показалась из-за кустов можжевельника.
— А, это смелая маленькая девочка. Помню, помню. Пушистик просил передать, что никогда ещё не видел такой умной и смелой девочки.
— Хорьки не разговаривают, — всё ещё смотря себе под ноги, сказала Ани.
— Конечно, не разговаривают. Но Пушистик — он необычный. Да! Он волшебный…
— Как это?
— Это очень длинная история, смелая девочка. Если хочешь, я расскажу её. Но не сейчас, а вечером.
— Очень хочу! — Ани широко улыбнулась.
— Вот и хорошо. А теперь нам всем надо собираться.
— Хилки, подожди, — окликнула его Дезире. — Всего минуту. Что это? — она указала на блестящий предмет.
Старик пожевал губами, поморщился.
— Это очень ценное. Нельзя никому показывать. Вы никому не говорите, что видели это.
— Но что — это?
— Хилки не знает, — он развёл руками. — Браксус говорит, что Хилки должен хранить эту вещь, что она обязательно пригодится. Хилки слушает Пушистика и потому хранит.
Дезире вздохнула. Она чувствовала полное разочарование, но всё равно не могла сердиться на безумного старика. Даже несмотря на небылицы с хорьком, он заслуживал уважения.
— Спасибо, Хилки, — сказала она как можно более искренне. — Ани, пойдём. Не будем мешаться.
Теперь они старались держаться от городов на почтительном расстоянии. Спасение прошлой ночью казалось чем-то нереальным. Оно и возможным-то стало, скорее всего, потому, что сработала подготовленная геерами ловушка. Не попадись в неё та пятёрка, о которой потом рассказала Дезире, погоня продолжалась бы до самого утра. А вернее — до того момента, когда бы беглецы выбились из сил или попросту не смогли больше противостоять сумасшедшему натиску. И случилось бы это значительно раньше рассвета. Несчастные, провалившиеся в яму, стали своего рода отступной платой за жизни остальных.
Искушать судьбу повторно не хотел никто. Кэр напрочь отказывался давать какие-то рекомендации или прогнозы. Он, который был уверен, что гееры не могут жить в каменистой почве, в недоумении разводил руки.
— Они живут гнёздами. Это всё равно что семья… Муравейник — вот хорошее сравнение, — говорил эрсати. — Понятно, что разница в структуре сообществ радикальна, но не это важно. Два соседних гнезда не могут находиться близко друг к другу. Охотничьи угодья охраняются крайне ревностно. Любые иноплеменники уничтожаются и используются в пищу. Кстати… свои мертвецы тоже. Очень удобно — не нужны кладбища. Сожрал соседа, поплакал, отрастил брюхо — и все довольны.
Путники старались держать города в поле зрения, но не подходить к ним ближе. Несколько раз на пути встречались небольшие посёлки, но дома в них находились в таком плачевном состоянии, что не годились даже для ночлега. Погода снова испортилась и напомнила о себе сильными порывами ветра и мелкой моросью.
Организованные Гракхом дозоры неотрывно осматривали окрестности в поисках возможных опасностей. Сам же зарккан уже не первый час проклинал низко висящие тучи. Те плотно заволокли небо, отчего солнечные батареи «Плевка» оказались практически бесполезны. Израсходованный за ночь заряд аккумулятора следовало пополнить как можно быстрее. Без энергии смертоносное оружие превратилось в бесполезную конструкцию.
— Гракх, ты уже всех достал своим нытьём! — наконец не выдержал Кэр. — Солнышка ему не хватает. Будешь отмахиваться своей хреновиной. Сойдёт за палицу или топор. Хоть бы и тупой.
— Да если бы не я с этой, как ты выразился, хреновиной — ещё неизвестно, чем бы всё закончилось ночью. Ты сам много стрелял, умник?
— Сколько ни стрелял, а всё в цель. Зато ты палил во все стороны без разбору — вылитый вурст… только мелкий и волосатый.
Было слышно, как Гракх скрипнул зубами. Он замедлил ход, с силой сжал «Плевок».
— А что, умник, не поиграть ли нам? Я мелкий волосатый вурст — хорошо. Значит, тебе нечего бояться. Постреляем? Если, конечно, не испугаешься. Всего по разу. С двадцати шагов…
— Бояться тебя? — Кэр фыркнул. — Я с большим удовольствием снесу твою башку!
Губы зарккана растянулись в довольной улыбке.
Видя, что простая перебранка начинает заходить слишком далеко, Марна встала между уже готовыми пролить кровь дуэлянтами.
— Если уж вам моча в головы ударила, так я с этим ничего не поделаю! Но не позволю стреляться у всех на глазах. Пошли вон, оба! Куда угодно, лишь бы не видеть ваши рожи. А там уж хоть чем занимайтесь. Хоть стреляйтесь, хоть вешайтесь. Совсем из ума выжили!
— Так это он… — начал было Гракх, но Марна не желала ничего слышать.
— И так несём потери за потерями, а они друг на друга кидаются. Что ты там про геер говорил, Кэр? Жрут своих мёртвых? Так вы заживо грызётесь. Тошно смотреть на вас.
Как ни странно, но ни со стороны эрсати, ни со стороны зарккана не последовало не то чтобы возражений, но даже робкого оправдания. Оба стояли пристыженные, не зная, куда деть глаза. Словно застигнутые за воровством соседских яблок дети.
— Идёмте, — уже более миролюбиво сказала Марна, видя замешательство горячих голов. — Но на будущее — все мы живые, все на взводе, у всех могут сдать нервы. Но зачем становиться зверьми?
— Не нравится мне здесь, — поморщился Кэр. — На всё это смотреть холодно, не то что зимовать.
— Да и мне не нравится, — отозвалась Марна. — Только есть ли у нас выбор?
— Выбор есть всегда.
— И какие варианты видишь ты?
Кэр задумался.